Особый интерес к этрусскому языку связан с тем, что территория его распространения находилась в Европе, в центре древней Италии - страны, сыгравшей решающую роль в развитии европейской культуры. В период своего становления Италия сильно зависела от этрусков, поэтому изучение этрусского языка всегда казалось важным, и он постоянно привлекал внимание ученых. Интерес к нему всегда был значительно большим, чем ко многим другим языкам, рассматриваемым здесь. Поэтому интерпретацией этрусского языка занимались особенно много. Однако полученные результаты никоим образом не соответствуют количеству труда, затраченного на решение этой задачи. Несмотря на наличие почти необозримой литературы, посвященной толкованию этрусского языка, мы и сейчас затрудняемся сказать, можно ли считать предпринятые опыты удавшимися. За недостатком места здесь совершенно немыслимо сколько-нибудь подробно рассмотреть все попытки внести что-либо в интерпретацию языка этрусков. Единственное, что можно сделать, - это наметить некоторые основные направления, по которым идет интерпретация.
Имеется более 8000 этрусских надписей, наиболее древние из которых старше 600 г. до н. э. Надписи в большинстве своем очень коротки, иногда это всего лишь мелкие обломки. Подавляющее число надписей - надгробные, причем обычно они содержат только имя покойного; иногда встречается краткое указание на возраст покойного или его должность. Лишь немногие надписи на саркофагах, как, например, на саркофагах Пулены и Алетны, содержат несколько более длинный текст, действительно же обширных надписей - буквально считанное количество; таковы, например, глиняная таблица из церкви Санта Мария ди Капуа, относящаяся к V веку до н. э. и состоящая из 300 слов, а также несколько более ранний Cippus Perusinus, насчитывающий около 120 слов.
Текстов, которые отличались бы от надгробных надписей по содержанию, очень мало; здесь следует упомянуть две свинцовые таблички с проклятиями, найденные в Вольтерре и в Кампилья Маритима, затем употреблявшуюся при гадании бронзовую печень из Пиаченцы и две игральные кости, на которых при помощи букв написаны числа от единицы до шести. За пределы собственно "надписей" выходит обнаруженная в 1892 г. льняная пелена с написанным на ней религиозным текстом. Ею была спеленута египетская мумия, хранившаяся в Загребском музее; Этот текст известен в науке под названием "Загребская (аграмская) пелена". Он состоит более чем из полутора тысяч слов и является самым длинным из этрусских текстов. Незначительное количество больших текстов, из которых можно было бы почерпнуть необходимый материал, - одна из причин отсутствия серьезных успехов в интерпретации этрусского языка.
Имеющиеся тексты чрезвычайно бедны данными, которые могли бы служить целям интерпретации. Двуязычными являются всего лишь несколько латинско-этрусских надгробных надписей. Например, надпись № 378 из Corpus Inscriptionum Etruscarum (=XI 1855 Corpus Inscriptionum Latinarum) гласит: по-этрусски, V. Cazi С. clan; по-латыни, С. Cassius С. f. Saturninus "Г(ай) Кассий, Г(ая) с(ын), Сатурнин". Для этрусской части, в которой отсутствует когномен "Сатурнин", имеющийся в латинской версии, надпись дает возможность выяснить значение слов clan "сын", которое подтверждается другими надписями. Разрозненные этрусские слова, встречающиеся в латинской литературе, как, например, aisar "бог", не могут сколько-нибудь значительно содействовать интерпретации этрусского языка.
Этрусские подписи к многочисленным изображениям на сюжеты греческих мифов позволяют установить этрусскую форму целого ряда мифологических имен, часть которых представляет собой искаженные греческие имена, как, например, Apulu "Аполлон", Neυuns "Нептун", Hercle "Геркулес", Aχmemrun "Агамемнон", Alcsentre (и т. п.) "Александр", Pecse "Пегас", Фersipnei "Персефона" и т. д.; другая часть имен является этрусским "переводом" греческих имен, например, Tinia (Tinš) "Зевс, Юпитер", Turan "Венера", Fufluns "Дионис", Turms "Меркурий" и т. д. Первая группа имен дает кое-что для выяснения этрусской фонетики, но едва ли может быть полезна для интерпретации языка.
Таким образом, единственной возможностью для интерпретации этрусского языка, которой мы располагаем, является толкование самих этрусских надписей. Именно поэтому при интерпретации этрусского мы чаще, чем при интерпретации других языков, можем наблюдать и сопоставлять применение двух методов: комбинаторного метода, связанного с попыткой вникнуть в смысл текста на основании данных самого текста, и этимологического метода, сопряженного с использованием созвучий между языком, подлежащим дешифровке, и каким-либо уже известным языком.
Возможности подступиться к этрусскому при помощи комбинаторного метода весьма ограничены. Это позволяет понять, почему здесь постоянно находил себе сторонников этимологический метод; применение его для интерпретации этрусского текста основывалось на внешнем звуковом сходстве со словами различных языков: баскского и кавказских, германских и греческого, а также с индоевропейским языком-основой и даже с шумерским, не говоря уже о целом ряде других языков. Однако чаще всего отдельные ученые пытались рассматривать этрусский как язык италический, близко родственный латинскому и оскско-умбрскому, и соответственно стремились интерпретировать его на основании созвучий с этими языками: очевидно, их ввело в заблуждение некоторое количество бесспорных италических заимствований, имеющихся в этрусском. Все эти попытки толкования, нередко сопровождаемые громкой шумихой, не имеют абсолютно никакой ценности и могут лишь вызвать недоверие неспециалистов к серьезным интерпретациям других языков.
Применение комбинаторного метода к этрусскому сопряжено с особыми трудностями из-за скудости исходных данных, поэтому, пользуясь им, приходится продвигаться на ощупь, шаг за шагом. Так, например, бронзовая печень из Пиаченцы сопоставляется с образцами печени, вылепленными из глины вавилонянами и хеттами, которым они служили для предсказаний. Такое сопоставление дает возможность определить имена богов, которые написаны на этрусской печени, в том числе usil "Солнце" и tiv "Луна". Значение этих двух имен собственных позволяет выяснить еще кое-какие взаимосвязи. Так, на надгробных надписях, кроме имени покойного, часто указывается цифрами его возраст. Если бывает написано avils x tivrs у, можно предположить, что слово tiv, кроме значения "Луна", имеет также значение "месяц", отсюда avil, очевидно, значит "год".
На основании надписей на орудиях, начинающихся словом mi, за которым следует имя собственное, как, например, mi Θancvilus Fulnial, заключают по аналогии с италическими надписями на орудиях, что mi значит "это" (или "я") и что надпись в целом следует переводить "это (есть) Танаквили Фульнии (родительный падеж)" или "я (есть) Танаквили Фульнии".
Когда в надгробных надписях рядом с мужским именем стоит, как это часто бывает, женское имя с добавлением слова puia, это позволяет предложить для слова puia значение "жена". Отсюда вытекает, что Vel Šeυre puia-c следует переводить "Вель Шетре и (-с) жена", а Θаnχil Ruvfi puia Arnυal Aleυnas "Танаквиль Руфия, жена Арнта Алетна". Слова lupuce или svalce, стоящие при указании возраста покойного, можно истолковать как глагольные формы со значением "он жил" или "он умер" и соответственно перевести avils LX lupuce "он жил 60 лет" или "он умер 60-ти лет", svalce avil LXVI "он жил 66 лет" и т. д. Часто встречающееся слово аmce (с тем же окончанием -се) тоже рассматривается как глагольная форма и переводится "он был"; отсюда вытекает, что Ramυa Matulnei seχ Marces Matulnal puia-m amce Šeυres Ceisinies следует переводить "Рамта Матульнеи была (amce) дочерью (seχ) Марка Матульны, а (-m) женой Шетре Цейсиние" и т. д. Эти примеры показывают, как при помощи применения комбинаторного метода можно выяснить не только значение слов, но и некоторые грамматические данные.
Целую литературу составляют исследования о шести числах на игральных костях: υu, zal, ci, &sagrave;a, maυ, huυ, которые, несомненно, представляют собой наименования цифр от единицы до шести. Спорным здесь является вопрос о порядке цифр, который до сих пор не может считаться окончательно решенным. По всей вероятности, числа размещены так же, как на большинстве античных костей, т. е. так, чтобы сумма противостоящих чисел была всякий раз равна семи; неясно, однако, с какого числа начинается ряд. Здесь следует учесть, что в надгробных надписях возраст покойного также указывается при помощи чисел, написанных буквами, причем встречаются как вышеперечисленные числа, так и другие: простые числа, следующие за ними, а именно sezp, semφ и nurφ (которые представляют собой числа семь, восемь и девять), и производные от них, т. е. такие десятки, как, например, zaυrum (от zal), cialχ (от ci от maχ), muvalχ (от maχ?), śеаlχ (от śa), cezpalχ (от cezp), semφalχ (от semφ). Из того, насколько часто встречаются те или иные наименования десятков при обозначении возраста, можно сделать выводы об их значении: шестьдесят и семьдесят должны встречаться чаще, а восемьдесят, и тем более девяносто, - реже. Но ввиду того, что ученые, как уже говорилось, еще не пришли по ряду отдельных моментов к общему мнению, нам придется пока ограничиться лишь самым общим обзором этой интересной проблемы.Естественно, что наиболее привлекательной в отношении интерпретации является пелена из Загреба, являющаяся самым обширным памятником этрусского языка. Интерес к ней еще больше увеличился с тех пор, как в 1932 г. благодаря применению инфракрасных лучей удалось прочесть места, которые до того казались бeзнадежно выцветшими. Судя по тому, что здесь часто встречаются имена богов, можно полагать, что перед нами религиозный текст; по словарному запасу и характеру он очень сильно отличается от надгробных надписей, так что комбинаторное исследование наталкивается на почти непреодолимые препятствия. Однако в 1934-1936 гг. Ольцше все-таки удалось добиться серьезного успеха. Пелена первоначально представляла собой свиток в несколько метров длины; текст на ней был написан столбцами справа налево. Имеющиеся лакуны частично восстанавливаются благодаря тому, что большие куски текста повторяются совершенно стереотипно. Существенной частью предварительной работы, предшествовавшей интерпретации Ольцши, явилась группировка частей текста. Далее он установил, что параллельные части текста можно разделить на подобия строф, одинаковых по структуре и регулярно повторяющихся в отдельных частях. Таким образом было получено представление о большом связном тексте, тогда как прежде приходилось иметь дело с произвольно вырванными отрывками. То, что каждая строфа начинается с имени бога, дает основание думать, что текст представляет собой молитвы. Между молитвами располагаются небольшие отрывки, которые Ольцша, судя по встречающимся в них отдельным словам, считает указаниями на обряд жертвоприношений. Подобное чередование предписаний о жертвоприношениях и молитв имеется также в Таблицах из Игувия - самом обширном памятнике умбрского языка; такого же рода римские молитвы включены в сочинение Катона De re rustica. Умбрские и римские молитвы не могут быть объединены с этрусскими в билингвы, но все же они дают близкие параллели, и их можно, хотя и с осторожностью, привлечь для интерпретации этрусского текста на пелене. Во всяком случае, Ольцша отважился на их основании дать новую полную интерпретацию этого единственного в своем роде литературного памятника этрусского языка. Едва ли можно утверждать, что Ольцша прав во всех частностях, но ему, по-видимому, все-таки удалось открыть новый путь проникновения в этот трудно доступный язык.
Будем надеяться, что дальнейшие исследования помогут раскрыть родственные связи этого пока изолированного языка. Предполагавшаяся Хербигом близость этрусского с лидийским (см. выше стр. 121) новыми данными не подтверждается; но и выдвигаемая Ольцшей идея родства этрусского с урартским также представляется нам ошибочной.
на главную
